мчался за своим инструментом и, пытаясь избавиться от своего гнева, играл самую дикую, безжалостную музыку, которую только мог сочинить.
Пока он этим занимался, бывало, что его жена обращалась к нему: «Билли, дорогой мой», – и клала свою мягкую руку на его плечо.
Но Билли, он только играл ещё что-то более мрачное.
«Билли, любовь моя!»
Смычок ходил быстрее и быстрее.
«Ну-ка, Билли, мой дорогой маленький друг, позволь нам побыть вместе». – И она склонялась к нему на колени, очарованно глядя на него своими бездонными глазами.
Скрипка и смычок откладывались, и пара сидела вместе в течение часа или двух, весьма мило и нежно.
Но на следующий день появлялись основания полагать, что старая вражда возобновится, что, несомненно, имело место при первом же блеске театрального бинокля в окне каюты.
Глава LIII
Горации и Куриации
Немного изменив 24-й раздел первой книги Ливия, я мог бы начать эту главу следующими словами: «Так получилось, что в каждой семье было по три брата-близнеца, между которыми было много общего, что касается возраста или силы».
Среди пассажиров третьего класса на «Горце» оказались две женщины из Арма в Ирландии, вдовы и сёстры, у каждой из которых было по три близнеца, родившихся, как они говорили, в один и тот же день.
Им было по десять лет. Каждое трио из этих шести кузенов выглядели так же, как и взаимно отражённые фигурки в калейдоскопе, а потому казалось, что частицы, наблюдаемые в калейдоскопе все вместе, а также по отдельности, формировали фигуру целиком. Но помимо того, что все шесть мальчиков имели сильное братское сходство друг с другом, всё же О’Риганы были некой противоположностью О’Брайенам, робкому, тихому трио, которое вращалось вокруг талии их матери и редко покидало материнскую орбиту, тогда как О’Риганы были «мальчишеским бульоном», исполненным проказ, забав и буйного веселья, подобного хвостам комет.
Каждый день спозаранок госпожа О’Риган появлялась из третьего класса, ведя своих энергичных близнецов перед собою, словно буйное стадо молодняка, и проделывала свой путь к просторной ванне на палубе, наполненной солёной водой, выкачанной из моря с целью помывки судна. Три всплеска, и три этих мальчика вместе начинали нырять в морской воде, мать занималась их помывкой, хотя это был не совсем целенаправленный вид работы: протирать здесь и скрести там, насколько удавалось взять на прицел случайную конечность.
«Пэт, ты, дьявол, стой здесь, пока я не помою тебя. Ах! Но это ты, Тедди, ты – мошенник. Арра! Теперь, Майк, ты, мальчик, не путай свои ноги с ногами Пэта».
Маленькие мошенники, радостно прыгая и карабкаясь, весьма наслаждались этой возней, пока неутомимая, но весёлая матрона управлялась с ними со всеми, как будто это был вопрос совести.
Между тем г-жа О’Брайен вставала на боцманский рундук, или верёвочную бухту, или на смоляную бочку на носу корабля – с большой старой Библией размером в четверть листа, почерневшей от времени, укладывала её между фигурными шпангоутами у форштевня и вычитывала из неё вслух трём своим кротким маленьким ягнятам.
Матросам доставляло большое удовольствие представление в палубной ванне в исполнении О’Риганов, и они всегда восхищались ими за лукавство и непоседливость, но отношение к спокойным О’Брайенам было иное. Особенно им не нравилась сама серьёзная матрона, облачённая в старое чёрное платье, и особенно сильно их злила её книга. Ей и заклинаниям, бормотавшимися над ней, они приписывали появление встречных ветров, которые преследовали нас, и Блант, наш ирландский кокни, действительно верил в то, что г-жа О’Брайен намеренно приходила на палубу каждое утро, чтобы навлечь встречный ветер на грядущие двадцать четыре часа.
Наконец однажды утром после её выступления голландец Макс обратился к ней, сказав, что ему будет жаль, но если она со своей книгой снова окажется между фигурными шпангоутами у форштевня, то команда бросит её за борт.
Надо сказать, что, несмотря на разность в характерах, между двумя семьями близнецов существовала большая тёплая привязанность, которая в этом случае проявилась любопытным образом.
Несмотря на упрёк и угрозу матроса вдова тихо заняла своё прежнее место и, собрав вокруг себя детей, начала читать своим низким ворчливым голосом, стоя абсолютно прямо по носу корабля, и немного склонившись, как будто обращаясь к многочисленным волнам с плавучей кафедры проповедника. В это время Макс, шедший позади, выхватил из её рук книгу и бросил за борт. Вдова издала вопль, и её мальчики разразились плачем. Их кузены, в тот момент нырявшие рядом в воде, сразу установили причину крика и, выскочив из ванны, как стая собак, схватили Макса за ноги, вцепившись и сразив его прежде, чем маленькие робкие О’Брайены всё осознали, а потом также бросились на врага, и поражённый моряк обнаружил себя стреноженным, как бык, всеми шестью мальчишками.
И тут я с радостью фиксирую на бумаге один хороший поступок со стороны помощника капитана. Он видел драку и её начало и, стремительно двинувшись вперёд, сказал Максу, что тот навредил мальчикам на свой собственный страх и риск, одновременно подбодрив их, как будто обрадовавшись устройству такой трёпки своему товарищу. Наконец Макс, сильно поцарапанный, побитый, зажатый и обездвиженный, хотя и без серьёзных ушибов, выкрикнул: «Довольно!» – и нападавшим было приказано оставить его, но, хотя три О’Брайена и повиновались, всё же три О’Ригана держали его, как пиявки, и уволакивали прочь.
«Если ты, мошенник, теперь, – крикнул помощник, – бросишь за борт другую Библию, то я пошлю тебя вслед на ней без привязи».
Это событие принесло близнецам дополнительную известность по всему судну. Тем же утром все шестеро были приглашены на квартердек и рассмотрены каютными пассажирками, проявившими особый интерес к ним, поскольку всегда, когда дело касается близнецов, оказавшихся в общественных парках и садах, леди останавливаются, чтобы посмотреть на них и опросить их матрон.
«И вы все родились в одно время?» – спросила старая леди, позволив своим глазам удивлённо пробежаться вдоль ровного строя белых голов.
«Действительно, так оно и есть, – сказал Тедди, – разве это не так, мама?»
И когда много вопросов было задано и много ответов было получено, тогда коллекция получила награду от великодушных каютных пассажиров, которые в результате отправили всех шестерых мальчиков в мир, снабдив каждого пенсом.
Я никогда не мог смотреть на этих славных малышей без неизъяснимого чувства, проходящего через меня, и хотя в них не было ничего столь уж примечательного или беспрецедентного, кроме исключительного совпадения, что две сестры одновременно преподнесли миру такой щедрый подарок, – всё же простой факт существования близнецов всегда казался любопытным; фактически, для меня по крайней мере, все близнецы – чудо; и тем не менее я едва понимаю, почему это так, ведь все мы нашими собственными личностями предоставляем многочисленные примеры того же самого явления. Разве наши большие пальцы ног не близнецы? Они не настоящие Кастор и Поллукс? И все наши пальцы? И разве наши руки, ноги, стопы, глаза, уши – все они не близнецы, родившиеся одновременно, и не столь же одинаковы, насколько это возможно?
Может быть, греческие грамматики и изобрели свои двойные числа исключительно для удобства близнецов?
Глава LIV
О чудесном старом табачном прутике и свином хвостике
Я уже упоминал, с какой выгодой мои товарищи по плаванию избавились от своего табака в Ливерпуле, но стоит показать, как низменные коммерческие интересы сократили его количество до прискорбного минимума и, наконец, вышли им боком.
Вследствие своей непредусмотрительности и обольстившись высокими ценами за табак в Англии, они распродали там большую часть имеющегося табака, даже побуждая помощника выдать им ту часть, которую он запер под замок по команде таможенников. Поэтому приблизительно через две недели плавания в направлении родины для членов команды стало мрачной очевидностью, что табак оказался в большом почёте.
